– Численное превосходство решает не все. Исходы сражений бывают неожиданными, дорогой Пакситакис. В любом случае ваш флот может понести потери.

– Вот-вот! Максимум, чего сможет добиться ваш доблестный Мак-Магон, и то при очень большом везении, – так это прорыва сквозь наши заслоны. Куда? В открытое море? Ну а дальше-то что? Без баз, при многократном превосходстве императорского флота эти корабли все равно обречены. Когда они погибнут – вопрос лишь времени.

– Тогда что вас беспокоит?

– Вот эти самые потери, о которых вы упомянули, – откровенно заявил Гийо. – Их надо свести к минимуму. И как только ваши горячие головы потеряют надежду чем-то повредить нам на море, их будет легче убедить в необходимости союза на суше. А выиграют все, поскольку уменьшится опасность уничтожения людей ящерами. Вдумайтесь: опасность полного истребления! Да по сравнению с такой угрозой все наши прошлые обиды по меньшей мере несерьезны, а по большому счету самоубийственны. Пора отбросить все, что мешает объединению! Право, барон, опасность столь значительна, что я решился прямо спросить вас, чего же ищет адмирал Мак-Магон в открытом море? Если у него нет задачи просто вывезти вашего государя на далекий остров с хорошим климатом?

Как ни владел собой Обенаус, он все-таки откинулся на спинку своего кресла. Конечно, следовало ожидать чего-то подобного. Но не в такой же незамысловатой форме! И так поспешно…

Гийо явно наскучило бродить вокруг да около. И проконшесс с восхитительным простодушием перешел к самой примитивной вербовке. В хорошем обществе, если нет возможности отвесить пощечину, подобные предложения отвергают с порога, либо оставляют без ответа. Однако на часах было только без девяти минут девять, следовало потянуть время еще. В этом не слишком хорошем обществе.

– Кхэм. Дорогой Пакситакис, я думаю, что о планах адмирала Мак-Магона лучше всего осведомлен сам адмирал.

– О, только не старайтесь убедить меня, что ВЫ ничего о них не знаете, – отозвался Гийо с проницательной улыбкой.

Видимо, он уже решил, что защита противника если не прорвана, то дает трещины, поэтому пришла пора усилить нажим.

– Альфред, поймите, крови не будет! До боя дело просто не дойдет. В любом месте, куда захочет отправиться Мак-Магон, мы можем собрать такие силы, что адмиралу ничего не останется кроме капитуляции. На самых почетных условиях, разумеется. В результате удастся избежать бесполезных жертв. Это ли не достойная задача, дорогой барон? Вы ведь пацифист, насколько мне известно.

Обенаус кивнул.

– Да, я противник войн. Все споры можно и нужно решать путем переговоров. Только для этого требуется обоюдное желание.

На лице Гийо проступил слабый румянец.

– Вот и давайте же, давайте! Судьба предоставляет нам уникальный шанс!

– Но я действительно не знаю планов адмирала Мак-Магона, дорогой Пакситакис…

И тут померанский посол выбросил наживку.

– …а мои личные догадки вряд ли кому-либо интересны.

В ответ проконшесс вывалил целую корзину.

– Ошибаетесь, очень даже ошибаетесь, дорогой мой Альфред. Ваши догадки настолько интересны, что вполне могут быть оценены графским титулом, как мне кажется.

Тут проконшесс заметил на лице собеседника невольную гримасу и поспешил исправиться:

– Впрочем, зная вашу исключительную щепетильность, я буду просить обрата эпикифора так не поступать. В самом деле, род Обенаусов испокон веков живет в Поммерне, именно ему и должен служить в будущем. Но вот в каком качестве? Я убежден, что вы, дорогой Альфред, как нельзя лучше подходите для роли канцлера. И это вполне возможно! Когда Поммерн и Покаяна заключат союз, мнение люминесценция ордена сострадариев станет весьма и весьма весомым, не так ли?

Часы наконец пробили девять.

Обенаус почувствовал усталость. Нет, он был более высокого мнения об искусстве одного из лучших дипломатов Пресветлой. Оставалось окончательно сорвать с него маску. Гийо выболтал вполне достаточно. Для одной беседы – даже более чем достаточно.

– Нет, такое предложение я принять не могу.

– Почему? – искренне удивился проконшесс.

– Дорогой Пакситакис, – с почти искренним сочувствием сказал Обенаус (выкладывался же человек изо всех сил!) – право, мне жаль, что вы понапрасну потратили на меня столько времени. Вы очень старались…

Гийо нетерпеливо его прервал.

– Но почему, почему вы отказываетесь?

– Да по многим причинам. Например, потому, что взятки брать нехорошо. В любой форме.

– Взятки? Какие взятки? Люминесценций не дает взяток! Он награждает.

– Ну, вот в этом наши мнения и расходятся, – мирно сказал Обенаус, поднимаясь из кресла. – Благодарю за очень полезную беседу. Был рад вас видеть, ваше просветление.

Проконшесс вспыхнул. Легкий румянец на его щеках превратился в крупные красные пятна.

– Жаль, – сказал он, дергая за шнурок. – Невероятно жаль. Видит Пресветлый, я действительно старался. Старался не доводить дела до крайности! Но, во имя Пресветлого, я обязан довести дело до конца.

– Крайности? Какие крайности? О чем вы, святой отец? – с недоумением спросил Обенаус.

– О том, что вы не уйдете, пока не ответите на некоторые вопросы. Я был с вами откровенен, дорогой Альфред, очень откровенен. Теперь – ваша очередь!

Гийо позвонил, и в дверях появилась очень хорошая охрана проконшесса.

– Ну вот, – огорченно сказал Обенаус. – И охота вам портить вечер, Пакситакис? Так хорошо посидели…

Гийо молча махнул рукой и бубудуски вошли в кабинет. Обенаус спокойно извлек свою шпагу. В другую руку он взял каминные щипцы. Гийо наблюдал за ним с ироническим любопытством.

– Не смешите, – фыркнул он.

Тем не менее благоразумно спрятался за спины своих монахов с военной выправкой.

Уже оттуда добавил:

– Учтите, Великий Муром гуляет. До завтра никто вас разыскивать не будет. Когда же нас спросят, мы ответим, что никакого барона Обенауса в глаза не видели. И совершенно неважно, поверит ли этому посадник. Обыск посольства Пресветлой Покаяны немыслим. Дорогой Альфред, вы проявили большую опрометчивость, явившись сюда. Сюда нужно либо не приходить, либо быть более сговорчивым. Добрый совет: не стоит переоценивать своих возможностей. Поверьте, есть боль, которую человеческий организм вынести не может.

– Боль? О! А ведь Орден сострадариев осуждает пытки. Разве не так?

– Речь идет не о пытках, а всего лишь о наказании, сын мой.

– Разве имеет право посол Покаяны наказывать посла Поммерна?

Гийо презрительно рассмеялся.

– Право? Жалкие уловки! Пытаетесь выиграть время, заговаривая мне зубы?

– Я пытаюсь уберечь вас от греха, святой отец, – серьезно сказал Обенаус. – Быть может, даже спасаю вашу душу. Дорогой Пакситакис, душа-то у вас только одна, в отличие от лиц.

– Вас беспокоит моя душа? Я тронут.

– Представьте себе, беспокоит. Кто знает, вдруг ваш Корзин в чем-то прав? Ну, например, в том, что тот свет в какой-то форме существует. А вместе с ним и какая-то форма ответственности за все, что мы творим на этом свете.

Гийо вяло хлопнул ладонями.

– Это был хороший ход, дорогой Альфред. Но бесполезный. Да, один посол не вправе наказывать другого. Но проконшесс истинного учения полномочен воспитывать заблудших любого ранга. Для ордена вы всего лишь один из померанских окайников. Только и всего.

– А, воспитание. Вот интересно, верите ли вы-то в Светлое учение.

– Не имеет значения.

– Пожалуй, вы ответили на мой вопрос.

– А вы не оставили мне выбора. Согласно учению святого Корзина Бубудуска…

Тут проконшесс был вынужден отвлечься.

– Эй, что там за шум?

Через зарешеченное окно послышались крики, визг, хохот, крутая муромская ругань. Из коридора протолкался обрат Сибодема и что-то возбужденно зашептал на ухо обрату проконшессу.

Гийо не сдержался.

– Стрелять? Стрелять надо было раньше, болван! Еще когда они полезли через ограду!