– Да, на соседнем корабле что-то делают с мачтой.

Вошла Андреевна. Она принесла котелок супа, хлеб с сыром и кружку вина.

– Шаутбенахт Свант приказал выделить из своих запасов, герр сержант. Говорят, вы посла Обенауса спасали.

– Я? Просто скакал позади. Поэтому в меня и попали.

– Ты в самом деле скакал позади, – усмехнулся Прошка. – Только при этом еще двух бубудусков завалил.

– Не помню.

– Зато я помню. Где так стрелять научился, тоже не помнишь?

– Нет. Этого не забудешь. В ущелье Алтын-Эмеле. Только там все больше из штуцеров били. Из пистолетов – редко, когда ящеры совсем уж близко подбирались.

– Страшно?

– Еще бы! Стреляешь, стреляешь, а их вроде не меньше, а больше становится. Тележку с порохом подвозить не успевали.

– И что же тогда делали?

– Ручные бомбы здорово помогали. Особенно когда всем эскадроном швыряли. Штук этак по семьдесят-восемьдесят сразу. Одну вообще нельзя бросать, ящеры поймают и назад вернут. А швыряют они подальше нашего, руки очень длинные. Поэтому к ним и с саблей не подлезешь.

– А со штыком?

– Штыком или пикой достать можно. Если ящер, конечно, позволит. А вообще, врукопашную с ними лучше не сходиться.

– Здорово дерутся?

– Не то слово. Перед боем листья какие-то жуют и от этого в осатанение впадают. Смерти не боятся, боли не чувствуют. Помню, одному руку сломали, кость торчит, так он долго скакал, квакал, да этой же костью и дрался.

– Не слабо, – сказал Прошка.

– Не слабо.

– Ох, страсти-то какие! – сказала Андреевна. – Давайте я вас покормлю.

– Спасибо, я сам. Только поднос придержите, если можно. Покачивает.

– Конечно, конечно. Не стесняйтесь.

Стесняться Иржи не собирался. Орудуя одной рукой, он моментально справился с едой и облизал ложку. Аппетит был зверским.

– Во дает, – завистливо сказал Прошка. – Как тебе винцо капитанское?

– Ох, извини. В следующий раз поделюсь.

– Ладно, чего там. Нельзя мне еще.

От еды и вина приятное тепло распространилось по всему телу. Иржи тут же почувствовал, что засыпает. Андреевна собрала посуду и вышла на цыпочках.

Проснулся он не скоро. Стены каюты по-прежнему слегка покачивались, но за иллюминатором серели сумерки. В такт качке шевелились тени от масляного фонаря. Прошка мирно посапывал. Под его койкой был виден ночной горшок.

Иржи встал, нащупал ногами тапочки и здоровой рукой набросил на себя халат. Он помнил, что отхожее место, или гальюн, находится где-то наверху. Осторожно, чтоб не скрипнуть, встал, открыл дверь. В голове опять зашумело. Преодолевая слабость, Иржи вышел в полутемный коридор. С одной стороны он оканчивался тупиком и там у резных дверей стояли два вооруженных матроса. Оба внимательно посмотрели на Иржи, но ничего не сказали.

А с другой стороны коридор упирался в толстенную мачту. По бокам от этого удивительно ровно обтесанного бревна находились узкие двери.

Держась за стену, Иржи вышел на палубу. В нос ударило свежим морским запахом. Послышался шум ветра, плеск волн, крики чаек. Ночь была очень светлой, Эпс так и не смог дотянуться до полярного горизонта. Иржи на мгновение закрыл глаза от всего этого неожиданного света. А когда открыл, увидел перед собой паутину снастей. Дальше простиралась широкая бухта с лиловыми отблесками зари. На волнующейся поверхности воды покачивалась больше десятка кораблей. Со многих доносились голоса, визг пил, стук молотков; на соседнем корвете матросы поднимали новую мачту.

– А ну, навались! – кричал боцман. – Раз-два, взяли!

Однако на «Поларштерне» все было тихо. Укрываясь от ветра, за фальшбортом собралось человек шесть матросов. Они увлеченно слушали рассказчика.

– …ну, значит, хоть и шли мы во втором ряду, но когда «Тарида» пальнула, одно ядро все же долетело. Аккурат в марсовую площадку ударило. Там-то наш братец Гуго и сидел, все врагов его высочества высматривал. Ну, шум, треск, обломки падают. Все, думаю, каюк мореходу. Отплавался наш Гуго! Ан нет. Смотрю вниз – на палубе никого. Подбегаю к борту – на воде ни всплеска, ни кругов, ни других следов происшествия. А что оказалось? Он ногой в снасть угодил и висит себе вниз головой, словно селедка копченая. Главное, молчком висит, только глазищами хлопает. Глазищи – во, каждый размером с пушечный порт и такие же квадратные. Ну, думаю, ничего. Раз хлопает, значит, живой еще. А он не только глазами хлопает, так представьте, еще и руками себя шшупает. Шшупает, понимаешь, и шшупает. Ну, совсем живой, стало быть.

Матросы захохотали.

– Щупал-то зачем?

– Вот и я поначалу не понял.

– Может, проверял, не отвалилось ли чего?

Матросы опять захохотали.

– Вот и я так подумал. Гляжу – нет, трубку ишшет. Достал он трубку, в рот засунул. Ну и того. Совсем успокоился раб божий. Висит, понимаешь, над палубой, как ни в чем не бывало покачивается, трубка в зубах, иллюминаторами хлопает, и вроде ничего ему от жизни больше не нужно. Вот я, братцы, и говорю: без трубки в нашем деле никак нельзя, даже невозможно. Хотя и для здоровья вредно.

Тут хохот оборвался.

– Эй, пораненный, ходишь уже? – спросил рассказчик, пожилой усатый матрос.

– Хожу.

– И куда путь держишь?

– На бак, – сказал Иржи.

– На бак? Вот чудо! У вас же в каюте свой гальюн имеется. Прямо у входа, за переборкой. Не знал?

– Буду знать. А на баке что, нельзя?

– Да почему? Раз вышел, то ходи, здоровее будешь. Дыши воздухом! Сам-то одной рукой справишься?

– Справлюсь, – сказал Иржи, краснея.

– Ну, смотри, гер-егер. Медаль не потеряй!

Матросы опять захохотали. Иржи сердито запахнул халат и не ответил.

Прошло довольно много времени, когда он отправился в обратный путь. Насмешливые матросы сидели на старом месте и пели песню. На него внимания не обратили. То ли увлеклись своим занятием, то ли смущать не хотели. Иржи тихо проскользнул мимо и остановился у противоположного борта.

С берега дул холодный ветер. На мостике «Поларштерна» шевелилась фигура вахтенного офицера в громоздком плаще. Вверху, на мачтах, что-то поскрипывало, а внизу ритмично плескали волны. Отблески восхода уже украсили ледяные кручи на берегу.

К подножью одного из ледников зачем-то шли люди. Их было много, они растянулись чуть ли не на милю, и, похоже, чувствовали себя неважно, – некоторые пошатывались, опирались на плечи соседей. Они останавливались, разглядывали у себя что-то под ногами, а затем возвращались к берегу и подходили к раскладному столу, за которым сидели чиновники с бумагами. Записавшись, люди шли в большую палатку с трубой. Из трубы валил дым.

Понять, что все это значило, Иржи не успел. За его спиной открылась дверь. На палубу вышла Андреевна, а за ней – высокая черноволосая девушка в теплом халате.

– Вот вы где, – сказала девушка.

Иржи недоуменно обернулся. И сразу на него пахнуло чем-то томным и полузабытым. Дождем и целебными травами. Волосами, высушенными на свежем ветру…

Иржи вспомнил одну дождливую ночь, речной остров и двери мельницы, к которым он некогда принес больного небесника. Вспомнил, как эти двери открылись и как на пороге появилась вот эта самая девушка. Тогда на ней были мужская рубашка с открытым воротом и брюки для верховой езды. А потом они встречались еще в Бауцене. Бродили по городу, зашли в университет. Разговаривали. Ужинали в студенческом кабачке. А потом, в экипаже, даже целовались…

– Снова ночь, и снова вы меня пугаете, сударь, – строго сказала девушка. – Похоже, это становится традицией?

– Вы? Вы? – спросил Иржи. – Здесь? Извините. Никак не ожидал увидеть.

– Не извиню, – нахмурилась Камея. – Кто разрешил вам вставать, господин сержант? Вы находитесь на военном корабле, поэтому извольте спрашивать разрешение у герра старшего доктора. Иначе замерзнете и подхватите пневмонию. Как тот небесник, которого вы спасли. Помните?